ШОСТАК Дмитрий. Рассказы

 

Тридцать часов без сна, восемнадцать часов за рулем, и осталось проехать всего сто километров. Если не спать более суток, все кажется незначительным, а сам становишься спокойным и невосприимчивым. Наверное, путаю сонливость со скукой. Монотонность дороги разбавляю ненужными обгонами. Я и автомобиль – один механизм. Проверяю систему: скорость сильно не превышаю, бак наполовину полон, внимание в норме, глазомер исправен, реакция на допустимом уровне. Скучно. Никаких особых эмоций, ни воспоминаний, ни ожиданий.

Дорога поднимается на холм и с него теперь виден поселок, в котором я вырос: двухэтажные дома, зелень и выпирающий цех судостроительного завода. Спокойствия больше нет – я, словно вор, крадусь в собственное детство, боюсь разоблачения. Проезжаю еще немного и останавливаюсь. Дорога зажата с двух сторон водой: справа – море и дикий пляж; слева – гладь соленого озера, за ней через три километра разобранное железнодорожное полотно, а за ним степь. Она видна отсюда, с тонкой и непрерывной, как лезвие бритвы линией горизонта. Степь тянется до самого Азова.

Оставляю машину у обочины и иду к пляжу. Песчаная тропинка ведет через колючки и сухую траву. Чтобы ноги не вязли, наступаю всей стопой сразу. Ветер с моря холодит руки. Я сразу узнаю этот особенный запах, со слегка сладковатым оттенком гниющих водорослей. Так в детстве пахнет постель, если часто ходишь на море и долго не моешься. Во дворе этого запаха не чувствуешь, там все пахнет солнцем. Двор – пустырь со скелетами качелей – всегда настолько обильно залит светом, что, выходя из подъезда, слепнешь, и звуки становятся глуше. Уже к началу лета во дворе ни одной травинки, только сухая земля. Тепло лучей на коже и запах пыли – так пахнет солнце. Этот запах можно услышать и в степи, и необязательно летом. На юге весна приходит раньше, и уже в феврале пасмурных дней становится все меньше и меньше. Можно, сачканув с последних двух уроков, не сказав никому из друзей, свернуть с тропинки направо, обогнуть гаражный кооператив и дальше по грунтовой дороге уйти гулять в степь. Солнце греет, и если нет ветра, то совсем не холодно. Степь сухая и серая. Так можно гулять, не думая ни о чем, подхваченный чужой волей, один, два, три часа подряд. Будто ты зверек, а эти серые травы – твой дом. Дышать воздухом, подобно морским млекопитающим, в каждый вдох вкладывая мысль. Над степью темно-синее небо, глубокое как море. Его отмыло за зиму, но к лету оно снова станет выцветшим – просто светло-голубым. Возвращался я всегда вдоль железной дороги. Линия вела к заводу и по ней, кроме товарных вагонов, ходил еще пассажирский состав для рабочих: дизель и четыре плацкартных вагона. Когда состав шел мимо домов и улиц поселка, он был обычным стучащим колесами поездом. Но здесь, в степи, поезд становился «настоящим», приехавшим издалека, в его вагонах интересные люди – путешественники. Они сидят за столиками, рядом лежат книги, перед ними наполненные стаканы чая. За окном видно море, вдоль берега идет шоссе, рядом голое озеро, а прямо под насыпью стоит маленький мальчик в школьной форме и машет им рукой.

Морской ветер и запах, принесенный им, потянул меня в магический мир детства. Когда ночами по коридорам бродили привидения, а у каждой вещи в комнате был свой второй, скрытый смысл. В детском садике нам всем нужно было рисовать «космическую ракету в космосе», и важным в рисунке была надпись «СССР» на борту. Ее выводили в самом конце с особым наслаждением. Но я не мог этого сделать. У меня была картонная коробка фломастеров «Батуми» с фотографией набережной: большая пальма, угол красивого дома и «Волга» у тротуара. Я знал, что нельзя написать фломастером из этой коробки «СССР», потому что в Батуми идет война и СССР больше нет. Воспитательница улыбалась, смотря на мою ракету, на которой было написано СНГ, у нее были смущенные и непонимающие глаза. Этого никто не замечал, потому что тогда у всех взрослых были такие. Особенно у дяди Гриши, когда он рассказывал моему отцу, как служил в охране ядерного арсенала на Кизил-Таше, и как в части, до расформирования, даже еще до того, как вывезли последние «изделия», уже составлялись списки распродаваемого имущества: военные ЗИЛы, ГАЗы и прочее.

Помню, когда нам выдали буквари, и мы что-то проходили на первых страницах, я всегда пролистывал вперед, где на развороте была карта страны с мультяшно нарисованными лесами, реками, верблюдами и полярниками. Я пытался представить их всех и думал, как же так вышло, что из всех мест на земном шаре я родился именно здесь. Я чувствовал единение с этими людьми, когда из радиоточки в дедушкиной квартире «Маяк» сообщал: «в Петропавловске-Камчатском полночь». Значит, и там живут люди, говорящие со мной на одном языке, которые уже легли спать, хотя здесь еще даже не наступил вечер. Я уже учился в институте, когда умерли дед и бабушка. Для раздела наследства следовало продать недвижимость. Процесс освобождения квартиры проходил волнами, приезжали одни родственники, уезжали, потом приезжали другие. Еще до похорон, разошлись более ценные вещи, позже – менее ценные, потом оставшееся рассовывалось по друзьям и знакомым – чтобы не выбрасывать. Последним освобождал квартиру я. В день отъезда, не разуваясь, я обходил пустые комнаты. В бывшей спальне на полу стояли настенные часы, и к ним была прислонена трость. Красивая трость с удобной ручкой, подаренная бабушке. Она не сразу начала пользоваться ею, берегла. Давным-давно для бабушки у меня была придумана одна хитрость: совсем маленьким я слышал, что люди очень сожалеют, когда не успевают проститься с умершими родными. «Тогда почему же с ними не проститься, пока они живы?», – думал маленький мальчик, лежа головой на коленях у бабушки, а она гладила его по голове, и он прощался с ней. Представлял, что когда-нибудь она умрет, возможно, совсем скоро, и поэтому следует проститься сейчас, чтобы не испытывать горечь потом. А бабушкина рука гладила меня и гладила. Эта же рука, которая сжимала рукоятку трости. С дедом таким образом проститься я не успел. Часы, которые стояли на полу, раньше висели в гостиной. Дед каждое утро становился на стул и заводил их. Или выставлял время, потому что маленькие вредные дети останавливали часы, чтобы они своим боем не мешали спать ночью. Если в одно и то же время совершать одни и те же действия на протяжении многих лет и при этом загадывать одно желание, то можно рассчитывать на чудо, настоящее сверхъестественное чудо. Возможно, дед добивался какого-то чуда, возможно, даже добился.

Эти две вещи, стоящие в абсолютно пустой квартире, в пустой спальне с выцветшими обоями и тусклым паркетом, открыли для меня свой второй смысл. Их нельзя было выбросить, продать или оставить на память. Они жили здесь, где раньше жили два человека.

От ветра пробирает озноб, солнце клонится, и в озере отражается небо. Надо ехать дальше, осталось всего пару километров.

Информация о материале

Родительская категория: СТИХИ И ПРОЗА

Категория: ШОСТАК Дмитрий. Рассказы

Просмотров: 1163

 

 

В музее Востока, на Никитском бульваре, заканчивалась выставка японского средневекового оружия. По случаю буднего дня по залам бродили немногочисленные посетители, пожертвовавшие своим обеденным перерывом, чтобы не выстаивать огромную очередь в выходные. К этому роду людей и отнесла кассирша мужчину, купившего у нее билет. Ей он запомнился как молодой человек, однако уже переступивший ту грань молодости, за которой остается восторженное и наивное восприятие жизни. Еще ей бросилось в глаза, что вошедший излучал спокойствие и полную уверенность, можно даже сказать, удовольствие предвкушения читалось в его глазах. Одет он был в легкие светлые штаны, мокасины на голую ногу, белую футболку с японским иероглифом и льняной пиджак. Уже позже, сотрудники музея опознали древний символ на футболке, он обозначает «подарок судьбы» или в другой интерпретации «великую честь, выпадающую один раз в жизни». Сдав в гардероб наплечную сумку, при себе он оставил только мобильный телефон и, пройдя, не останавливаясь основную экспозицию музея, вошел в зал с японским оружием. Свидетельские показания подробно восстанавливают дальнейшую картину действий. Воспользовавшись тем, что хранительница отвлеклась, расслабленная малым число посетителей, он, постояв минуту созерцая личное оружие японского императора, легко скинул свои мокасины, пиджак расстелил на полу рядом и, сжав в руке мобильный телефон, с каким-то особенным криком, разбил витрину. Люди, находившиеся в других залах, потом описывали этот крик как «сдержанный», «дисциплинированный», но в тоже время очень сильный и громкий. Он точно не походил на крик душевнобольного человека. Разбив витрину и взяв вакидзаси^[1], мужчина опустился на колени и вынул его из ножен. Со слов очевидцев, вбежавших в зал на крик и звон бьющегося стекла, они знали, что последует затем, и потому замерли в ужасе. А мужчина, с невероятно спокойным выражением лица, вонзил лезвие меча себе в живот. Потом одним, собранным движением перевел его по диагонали вверх. На белой футболке проступила, быстро расширяющаяся красная линия. Мужчина, не издав ни звука, опустил голову и застыл, стоя на коленях истекая кровью. Скандал был немыслимый, но все же, меньший, чем последовавший потом. Из толпы, окруживший самоубийцу, вышел господин Таро Ямада, японский консультант, приехавший вместе с выставкой, и с чувством собственного достоинства, не спеша, подошел к разбитой витрине. Взяв катану^[2] императора, он повернулся к мужчине и, отвесив поклон, одним резким движением отрубил ему голову. Кровь забрызгала каменный пол, несколько женщин упало в обморок. Свои действия японец потом объяснил тем, что он не мог не отдать честь незнакомцу, который совершил то, о чем сам японец втайне мечтал все пятнадцать лет. А именно удостоить себя чести сделать харакири мечом самого императора.

Японец направлен на психиатрическую экспертизу.

 

---

^[1] Вакидзаси – малый меч.

^[2] Катана – большой меч.

Информация о материале

Родительская категория: СТИХИ И ПРОЗА

Категория: ШОСТАК Дмитрий. Рассказы

Просмотров: 1235

 

Как-то летом, в разъездах по Крыму, пришлось задержаться в Симферополе на сутки. Так как ночевать было негде, а за гостиницу платить не хотелось, я позвонил старому товарищу, с которым еще учился в школе.

- Алло, привет, я в Симферополе, не хочешь увидеться?

- Привет, знаешь, я вечером занят, так что скорее всего не выйдет. – Костя всегда был таким, никогда сразу не давал согласия, важничал, ожидал, что его будут упрашивать. Зная эту черту, я с ним никогда не церемонился.

- Переиграй свои планы, мне все равно ночевать негде, думаю у тебя остановиться.

- Вот ты наглый, сваливаешься как снег и сразу ночевать требуешь.

- Я только на одну ночь, завтра в консульство, а потом обратно на море. Давай, пообщаемся как раньше.

- Ладно, я дома буду только вечером, займи себя и подходи после десяти.

Если Костя будет верен себе, то обязательно заставит подождать, поэтому раньше одиннадцати не стоит появляться. Некоторые люди не меняются, ни при каких обстоятельствах.

Остаток дня я гулял по городу детства и вспоминал школу.

С Костей мы сошлись в старших классах, сошлись на почве обоюдной вражды. У нас были слишком разные взгляды, он исповедовал упрощенный прагматизм, я – мистицизм, вернее то, что понимали под этими словами. Соревнуясь практически во всем, мы безжалостно критиковали друг друга, не гнушались ложью и подтасовкой фактов, открыто сыпали оскорблениями, переходили на личности. В общем, вели себя как самые обычные молодые люди, жаждущие что-то кому-то доказать, но плохо понимающие что именно. После окончания школы я уехал из родного города, и мы стали общаться реже, один, два раза в год. Споры перешли на иной качественный уровень, но позиции остались те же. Сейчас я понимаю как это все глупо, но никогда не признаюсь в этом Косте. Как и он не признается, что в чем-то ошибался.

Когда мы встречаемся, то первые часы тратим на церемонию «непримиримости позиций», это заставляет порой нести невообразимую чушь, обильно поливая ее соусом софистики. Да, все это глупость, спор ради спора, но что поделать, так уж заведено. Это практически от нас не зависит, как только мы видим друг друга, мы уже не способны вести себя иначе.

Купив бутылку коктебельского коньяка и кое-какую закуску, я в пол-одиннадцатого был у него во дворе. Костя жил в старой части города, вдали от широких улиц и освещенных проспектов. Здесь, в этой паутине переулков, следовало ходить не без опасения за свое здоровье и вещи. Подобные районы оставляют легко узнаваемый отпечаток на своих обитателей, не внешний - внутренний. Именно эта среда во многом повлияла на Костю, возведя на вершину его пирамиды ценностей деньги, силу и власть.

Как и ожидал, дома никого не было, но для уверенности позвонил в дверь третий раз. Спустившись во двор, больше походивший на пустырь, зажатый домами и сараем с покосившимися воротами, я сел на скамейку и стал ждать. За прошедшие годы двор ничуть не изменился, только посередине появилась куча песка, указывающая на желание одного их жильцов прилепить к себе какой-то сарайчик. Как долго лежал песок, сказать было трудно.

- Привет-привет, - Костя возник у меня за спиной и, пожав руку, отступил на шаг, оценивающе осматривая меня с ног до головы. - Ага, длинные волосы, фриковые кеды, когда ты начнешь выглядеть как взрослый человек? В таком виде с тобой никто дело иметь не будет.

Я усмехнулся:

- Незацикленность на внешнем виде, вот признак взрослого человека.

Начало было положено.

Мы зашли в квартиру, расположились на кухне, нарезали сыр, лимон, разлили коньяк и разговор возобновился. Надо заметить, что Костя не очень приятный человек. Он груб, эротоман, любитель эпатажа. Шокировать и доводить окружающих - его любимое занятие. Раньше мне было важно научиться игнорировать выпады подобных людей, и он давал такую возможность. Сейчас этой необходимости нет, поэтому общаюсь с ним скорее по инерции. Ну, может быть, еще из желания посоревноваться в остроумии.

Мы говорили о новостях, ближайших планах, и через некоторое время Костя упомянул своих соседей.

- К ним на лето приехала племянница. Я ее плохо помню, но теперь она подросла и хочу сказать ничего себе. Глупенькая, улыбалась мне пару раз. Я все думаю, как с ней поближе познакомиться. У нее такая тоненькая шея, прямо представляю, как в мои руки ложится. Ты, кстати, не пробовал удушение? Замечательно, очень рекомендую. Ровно до той грани, пока она не начнет сомневаться, что это игра. У них такие лица тогда, - Костя захихикал. – А для этой девочки у меня целая система разработана, как ее развратить, тут главное все делать поэтапно. Воспринимая все как обучение, она упустит тот момент, когда перейдет границу между нормой и патологией, и тогда уже будет поздно, ей это будет нравиться.

Это было в стиле Кости. Глядя на него, я думал, лжет ли он или говорить правду. А если правду, то насколько он собирается ее исполнить.

- Ты болен, - поморщившись, ответил я. Костя самодовольно засмеялся, ему явно понравился произведенный эффект. А я почувствовал сильное разочарование: «зачем поддерживать связь с этим человеком?» Было ясно, что он намерен провести всю ночь за подобными разговорами, провоцируя меня ежесекундно.

- Я не собираюсь все это выслушивать, пойду спать.

- Ты куда? – удивился он, - поговори со мной, мы же не общались столько времени.

- Нет, спать хочу, - сухо повторил я.

- У меня что, гостиница? Приехал, переночевал и все. А как же старый друг? Вообще, ты такой высокомерный стал. Помнишь, ты мне все время говорил почитай то, почитай се. Что теперь посоветуешь?

- Я теперь редко читаю.

- Да не отгораживайся ты от меня! Вылези из своего кокона, чучело!

Я промолчал.

- Давай, расскажи, что происходит в твоих засоренных мифами и религиозной чушью мозгах. Что ты там еще понял?

- Ничего такого чего не знал раньше.

- Вот в этом ты весь. Только говорить, а я, между прочим, очень далеко продвинулся к своей цели. У меня очень широкий круг знакомств, бывает, я по городу так весь день пешком и не пройдусь, меня все время подвозят. И на нормальных машинах. – Поднял вверх палец Костя, отмечая значимость сказанного.

Я закрыл лицо рукой и тихо выругался.

- Вот-вот, ты только и можешь, что эти жесты, а я тебе реальные вещи говорю.

- Реальные? - с издевкой переспросил я.

- Да, а не те иллюзии, в которых ты живешь!

В эту секунду мной овладело очень сильное желание поставить точку в этом споре. Раз и навсегда. Не просто выиграть, а одержать безоговорочную победу. Предъявить такой аргумент, который навсегда изменил бы его жизнь, обратил бы в прах его мир. Мир, в котором, мерой всего является успех, точнее его уродливая подмена - внешние признаки успешности.

Гнев наполнил меня, заставляя холодный и злой ум тщательно обдумывать детали грядущего представления.

- Видишь ли, Костя, – спокойным голосом начал я, - наш спор затянулся на долгие годы потому, что я пытался тебе доказать то, что недоказуемо по определению. Это вопрос веры и личных переживаний. Все эти боги и теории мироздания, их нет, пока ты в них не веришь. С другой стороны, существует одна вещь, которая не зависит от твоей веры в нее, очень простая в своем понимании. Сейчас я ее тебе покажу:

 

 

. .

 

 

- Видел?

Костя, весь покрылся холодным потом. Схватил со стола хрустальный стакан и, сделав большой глоток, поперхнулся коньяком.

- Тише, тише, - успокаивал я, но про себя отметил, насколько сладка победа. Или месть? Наверное, все вместе.

Он смотрел на меня со страхом, непониманием. У него был настолько растерянный вид, что мне стало стыдно.

- Кто это был, - сбиваясь, спросил он, - Бог?

- Как ты быстро готов это признать, - рассмеялся я, - нет, друг мой, бог – это из области веры, а ты столкнулся с фактом. С фактом существования нашей с тобой реальности.

- Ты можешь нормально ответить?! – начал злиться Костя.

- Ты столкнулся с фактом, что мы всего лишь статичный текст, набор символов и знаков. Мы не живые. Живыми нас делает только читатель. Опиши, что ты чувствовал, когда был точкой на белом фоне?

- Ничего.

- Верно, мы ничто, это воображение читателя наделяет нас жизнью. Мы существуем то краткое мгновенье, когда о нас думают, а так большую часть времени нас нет. Если вообще корректно говорить о времени в нашем случае. Да что мы, всё вокруг, - я обвел рукой кухню и забрал у него стакан, который он до сих пор сжимал. – Вот, даже этот маленький скол на хрустале рожден из ниоткуда и уйдет в никуда. Он существует только пока о нем читают.

- А я? - он начал себя ощупывать, - я ведь из плоти и крови, тоже существую только в сознании читателя?

- Нет никакой плоти и крови, есть только буквы и символы. А воображение читателя как божественное дыхание вселяет этот прах жизнь.

- А как же соседка? Ее тоже нет?

- Ничего нет.

- Но почему я о ней знаю и ее хочу.

- Тебя так изобразили.

- Кто?

- Вопрос достойный образованного человека, – улыбнулся я.

- Блин! Ты можешь не паясничать сейчас? Что нам теперь делать? – Костю трясло.

- Ничего, жить дальше, зная маленькую тайну.

Он с недоумением посмотрел на меня.

- Да, продолжать заниматься своими делами, стричь ногти, ходить на работу, ездить на море. Только вряд ли ты теперь будешь делать это с той же серьезностью.

- Получается, нам ничего не принадлежит, ни наши мысли, ни наши поступки. И ничего нельзя изменить.

- Не совсем так. – Слегка нахмурился я, - если ты внимательно относишься к прорисованному вокруг тебя миру, то в определенный момент ощутишь ту волну, на которой мыслит автор. Находясь на этой частоте, ты в какой-то мере способен повлиять на сюжет.

- На практике? На практике у тебя выходило?

- Трудно сказать, в этом состоянии ты уже не просто персонаж, ты часть автора. Та часть, от лица которой все создается. И здесь не ясно кто водит кистью, художник или сама картина.

- О каком таком состоянии ты говоришь? Мы же существуем только тогда, когда нас читают?

- Это в обычно случае, но если сольешься с частотой автора, то можно сказать, существуешь всегда. Только ты теряешь при этом свою индивидуальность, да и о какой индивидуальности можно вообще говорить, если все что рождается у нас в головах, это всего лишь чужие смысловые конструкции, высказанные от нашего лица.

Костя с грохотом обрушил кулаки на стол.

- Ты и тут принес свою дебильную мистику! Какая частота? Какое слияние?! О чем ты?! Идиот! – Костя погрузил свои руки в волосы и стал раскачиваться из стороны в сторону.

«Забавно, - подумал я, - даже в свете открывшегося факта, мы не пришли к единому мнению.»

- Пойду спать, я понимаю все это неожиданно, но не для меня.

Утром я встал очень рано, дверь в комнату Кости была закрыта. Решив его не будить, я ополоснул лицо и посидел несколько минут в прихожей, прислушиваясь к тишине. Нельзя было сказать, спал ли он и ложился ли вообще. Подождав еще пару минут, я вышел, захлопнув за собой двери дома, в который никогда больше не вернулся. Уладив за день все дела, вечером я уже был в Феодосии. Звонить Косте мне не хотелось, да и о чем мне было с ним говорить.

Через много лет я снова с ним встретился, практически случайно, столкнулся на улице. Он внимательно посмотрел на меня, но прошел мимо. В его глазах читалась ненависть. Было видно, что откровение той ночи сломало его. А я, а что я? Пошел дальше, практически не испытывая угрызений совести. Ведь жизнь продолжается. Как бы иронично это не звучало в моей ситуации.

 

Информация о материале

Родительская категория: СТИХИ И ПРОЗА

Категория: ШОСТАК Дмитрий. Рассказы

Просмотров: 1279