Николай Петрович ПОТАПЕНКОВ

Родился 17 декабря 1945 года в Москве и был назван в честь Николы Зимнего. После окончания школы служил в ВС СССР, где начал печататься в армейской многотиражке. По возвращении работал на радиостанции «Юность», печатался в одноименном журнале. Изучая историю гражданской войны, принял сторону Белой Армии и остался верен своему выбору до конца. На этом закончилась его официальная карьера и началась подпольная, диссидентская, с неустроенным бытом и протестными выпивками, повлекшими за собой трудные жизненные обстоятельства.

Творческая биография поэта Николая Потапенкова заключила в себя практически все коллизии и перипетии своего времени: встречи с известными литераторами серебряного века Сергеем Городецким и Рюриком Ивневым, дружбу с поэтами Леонидом Губановым, Эдмундом Иотковским и художником Иваном Новоженовым, приятельство с Генрихом Сапгиром, Александром Володиным и Алексеем Охрименко, встречи с Юрием Мамлеевым, общение с которым оказало сильное влияние на личность поэта.

Николай Потапенков трагически погиб в ноябре 1997 года.

Незадолго до смерти поэта исчезли практически все рукописи его стихов, но, к счастью, благодаря Ольге Борисовне Кручининой, сохранился небольшой архив, стихи из которого предлагаются читателю.

Рейтинг: 5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна

 

1

Я сухими глазами смотрел на Восток,

Где какая-то дымка синела.

И клубился волнами горячий песок, -

То дорога от зноя звенела.

Или кто-то звенел золотым бубенцом,

Сторожась по безлюдью разбоя.

Я стоял, на восток обратившись лицом,

А дорога звенела от зноя.

Я стоял, утопая в горячем песке,

Размышляя с тревожной тоскою, -

То ли столб телеграфный стоит вдалеке,

Или, может, распятье какое?

Или это приснился в такую жару

Давний сон, освященный веками,

Что забилось распятье флажком на ветру,

Что всплеснуло распятье руками.

 

2

Я сухими глазами смотрел на восток.

А когда повернуло за полдень,

Кто-то свистнул легко в оловянный свисток

И звучаньем округу наполнил.

Всадник шпорой звенел, понукая коня,

Кто-то плакал, а кто-то молился.

И какие-то люди толкали меня,

Наклонив запыленные лица.

Я с тревогой смотрел на нездешних людей,

Неизвестно о чем беспокоясь.

Кто-то взглядом грозил из-под чёрных бровей,

Кто-то вежливо кланялся в пояс.

Кто-то, мимо пройдя, кулачками сучил,

Бормотал несусветное что-то.

И висел над землей запах пыльных овчин,

Чеснока и верблюжьего пота.

И не зная как быть, я валял дурака:

И чего это, спрашивал, ради,

Как кентавры, глядят на меня свысока

Эти всадники в синем наряде?

И гусары мои, опустив повода,

Заслонясь рукавами от пыли,

Говорили, смеясь, - «Эх, беда-лебеда!

Не печальтесь, корнет», - говорили.

А еще говорили, с коней накренясь,

Пожимая худыми плечами, -

«Не печальтесь, корнет! Помолитесь о нас,

Помяните о нас без печали!»…

Я бессвязное что-то им вслед бормотал:

«Как же это? Постойте, ей Богу!..»

А последний гусар только губы кусал

И бездумно глядел на дорогу.

 

3

 

Я сухими глазами смотрел на восток,

Про себя отмечая устало,

Как редел понемногу дорожный поток,

Как жара понемногу спадала.

Уж пустая совсем, прямизною маня, предо мною дорога лежала…

Но держала держава за руку меня,

И забота за горло держала.

И держала еще, и сводила с ума, -

Не о доме ли цепкая память? –

Где от громкого слова ломается тьма

И свечное колеблется пламя.

Где ночной снегопад, проплывая в окне,

Свеж и светел снежинкою каждой,

И какая-то женщина, даже во сне,

Держит крепко меня и отважно…

Видно, мне на коне, стременами звеня,

Не лететь в стороне от селений.

Ах, гусары мои! Извините меня.

Предо мной преклоните колени…

 

4

 

Я сухими глазами смотрел на восток,

Уж не знаю, на что и надеясь.

Остывала земля, и звенел голосок

Божьей твари какой-то над нею.

Но взревели уже трактора на селе,

Торопя неизбежное дело…

И небритой щекой припадал я к земле,

И звезда в небесах леденела.

Звезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активнаЗвезда не активна



Всем известна улыбка басилевса Улисса
Тяжесть гнева его. Потому
Щедро красного тиса, кедра и кипариса
На корабль отпустили ему.
Не кораблик, а сказку строил город с опаской
Для его баснословных затей:
Шаровая окраска, штормовая оснастка
И длина сорок девять локтей.
У нечистых обочин из бесчисленных бочек
Воздавался Улиссу почет.
И с оркестром, и с прочим, и в «Ахейском рабочем»
Был о том достоверный отчёт.
Вот небрежно-весенний от прибрежных селений
Ветерок отогнал корабли.
Доносили Сирены состоянье Вселенной
И негласные сплетни Земли.
Долго плавала лодка. Только колокол Ллойда
В свой черёд прозвучал и по ней…
Кормит лотосом кто-то, кормщик спит, как колода,
И зарос бородой до бровей.
Белорыбицы стайка, белокрылая чайка, -
Что ты, кормщик, увидел во сне?
- Карамельная галька, корабельная гайка,
Мелочь медная горкой на дне…
Поседев, поселился басилевс у Калипсо, -
Вот ужо запищат малыши!..
Море пахнет корицей, морщась, скрипнул калиткой,
У него на душе – ни души.
Без одежды, без денег, безнадежный бездельник
Безакцизный он курит табак.
Исторический берег, кипарис-можжевельник
Да одна из хозяйских собак.
И зажатые в горсти, виноградные грозди
Источают забвения яд,
И врезаются в воздух над Евразией звёзды,
И над медленным морем горят.
… Может, волей Господней, может быть из азарта
Завершит он блужданья во мгле.
Может быть, не сегодня. Может быть и не завтра.
Может быть, не на этой земле.

Рейтинг: 5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна

 

Конец октября. От метелей берёзы нагие

Церковной оградою словно бы защищены.

И новопреставленной Божьей рабы Евдокии

Холодные пальцы чужою рукой сплетены…

Последняя ветка давно облетевшего века.

Последний хранитель забытой тиши городской.

Последний свидетель, что слышал из уст человека

Когда-то давно про любовь, милосердье, покой…

Была гимназисткой с тяжелой косою по пояс,

С прекрасным, достойным талантливой кисти лицом,

Нежна и прелестна, умна и порывиста: то есть, -

Тургеневский тип. Только кто нынче знает о нем?

Но было, но было… Звенели коньки по озёрам,

«На сопках Манчжурии» пел гарнизонный оркестр.

И мамы бродили вокруг неусыпным дозором,

Храня от позора своих сумасбродных невест.

Попутчик – поручик в шинели добротно шершавой,

От гордости млея до дома ее провожал.

Давно это было! Поручик убит под Варшавой,

И сгинул в Париже геройский его генерал.

Чем дальше – тем больше! – порою в подушку ревела,

Дрожала, подъятая в крестном знаменье рука…

Вдоль Первой Мещанской сквозная пальба револьвера,

Указы, приказы, ночные визиты ЧК.

Но жизнь продолжалась… Однажды к заутрене встала,

Припудрила носик, огонь развела в очаге.

И вышла в народ. И в какой-то конторе блистала,

С ответственным с кем-то была на короткой ноге.

Но что ей карьера!.. О ней говорят и поныне.

Что, мол, не желала суетного счастья искать.

Но наши любови, но наши долги и гордыни

Постом и молитвой привыкла она искупать.

Желание славы считала ребячьей забавой.

Не гонор, но горе искала в созвучье стихов.

В церквушке седой, что стоит за Крестовской заставой

Горела свеча в искупление наших грехов.

… На Пятницком кладбище – вниз по тропе и налево –

Не доблесть, но благость от веку берутся в расчёт…

Увядшая ветка когда-то Великого древа

Плывёт над толпой разучившихся плакать сирот.

Рейтинг: 5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна

Полночный ветер гаснет в тростнике,

Не торопитесь, граждане, потише!

Я думал, что богат, а вот, - подишь ты –

Последняя свеча горит в руке.

Горит свеча, колеблется огонь,

Ночь вдохновит, а полдень образумит.

Горячий воск, стекая на ладонь,

Случайные фигуры образует.

Не спрашивай, - доколе буду хмур?

Что делать мне? Когда не виноваты:

Ни ты, ни я,.. но времена и даты

В образованье восковых фигур.

Рейтинг: 5 / 5

Звезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активнаЗвезда активна

 

Андрею Кручинину

 

О, жизнь моя! – прекрасный мой сорняк.

Светись по пустырям бездомный цветик!

Где люди – невоспитанные дети, -

конфетными бумажками сорят.

О, невидаль печальная моя!

Совсем ты слаб от алкашей и кошек.

Суровую природу бытия

определяют люди из окошек.

Подобно всем, гляжу в свое окно

для верности. Но что такое верность?..

А за окном – то хмуро, то темно, -

окно определяет: это – вечность.

Действительно, - еще одна жена?

И стих один? Коль с ним не разминемся.

Определяет проповедь окна

углы двора, куда мы не вернемся.

Глухое время!.. Летом – кое-как ,

и уж совсем бессмыслица – зимою…

О, жизнь моя! Прекрасный мой сорняк!

Ты будешь здесь? Иль ты пойдешь со мною?

 

15 августа 1996 года