Лишь на бросок гранаты твой окоп удален от вражеского, всего лишь на бросок, один только бросок... И это не на час, не на два, не на несколько суток, нет... Так каждый день и каждый час в этом дне в течение восемнадцати месяцев - твоей доли в той окаянной отечественной войне - долгой, кровавой, но священной, НАШЕЙ войне.
На расстоянии броска гранаты протекает твой быт, за исключением того времени когда идет бой. Радист в артиллерии... Это означает быть впереди первых всегда и везде. Постоянно! Картина ясна до боли.
... Передовая. На передовой - вы, на расстоянии гранатного броска от вас - немцы. Здесь осуществляется твоя повседневная жизнь. Жизнь семнадцатилетнего мальчишки, вкусившего все самое тяжелой в трудное время.
«Я не помню ни одного сражения, которое досталось бы легко», - говоришь мне - задумчивый, с помолодевшим внезапно лицом, откуда на мгновение сбежали морщинки, может быть в уважение к памяти... Сидишь ты напротив меня за семейным столом - одухотворенно красивый, седой, любимый - и спокойно, без дрожи и пафоса рассказываешь горькую правду, слега опьянев от стопочки в священный, сладкий праздник мая.
И от этого твоего простого рассказа у меня комком перехватывает горло, что-то давит внутри, горше становится и намного страшней. Я вижу все до деталей... Реально. Вижу каким ты был тогда в 44-м - молодым, зеленым, глупым и, конечно же, боящимся как все, но вынужденный преодолевать свой страх и БЫТЬ прежде всего бойцом, а иначе не выжить. Красивым ты был всегда...
Вот 43-й и ты на форсировании Днепра. Октябрьско-ноябрьский стык 43-го.
... Эта ледяная вода, эта холодная ночь... этот наскоро сколоченный плот - вот что вокруг тебя. Как все ненадежно! Я вижу это сегодняшними глазами и в ужасе зажмуриваюсь от страха перед тем, что должно произойти. Я чую, чую...
Вот прожектора заметались по воде... Обнаружили, собаки! И вжарили минометы. По вам, родные, по тебе, отец! Господи, пронеси... Но нет, не пронесло. Разрыв - и ты в воде, оглушен, начинаешь тонуть, холод приводит в сознание. Сбрасываешь шинель, сапоги и - к берегу, к своему, потому что ближе, потому что не доплыли до середины. А если б доплыли, то - к вражьему, ну, а что ждет там - на укрепленном, не ведает никто.
Повезло, кто-то бросил шинельку сухую - и снова к реке.
Папочка, миленький, как же тебе удалось выжить - ведь восемнадцать месяцев ада? Как же ты потом меня родил, кровинку свою?
А Висла? Она по тебе хорошенько прошлась как в январе сорок пятого, так и потом сказалась через много-много лет.
Холодная, волнистая, мутная река... Вы ждали пока наведут мосты. Сырая пойма, но в ней надо жить, а значит укрепиться. На штык копнешь, а там вода. Болели все и всем - кто простудой, кто сплошь покрылся чирьями, ты - воспалением легких. Но лечились тут же, не уходя в санчасть. Злые вы были, хотели конца, немецкого конца. Средство от всех неполадок с организмом одно - йод и стрептоцид. Врач был большая умница, вернее не врач - фельдшер - старший лейтенант Ганшин, Интеллигент, смелый человек, уже не молодой по военным меркам - ему 28 тогда было. Ты помнишь его и сейчас, хотя прошло уже полвека. Потому что есть за что помнить. За спасенные жизни, за отвагу, за человечность вошел он в тебя навсегда и через тебя - в меня, благодарную...
Не на этой ли стылой чужой реке начало твоих пневмоний? Их уже помню я... И госпиталя помню, и больницы... Не там ли - на далекой Висле -начало гнить твое легкое, которого теперь нет. В сырую погоду тебе трудно, ты задыхаешься, единственное легкое не справляется, оно напрягается, стучится в грудную клетку, но все равно никак не удается ему обеспечить тебя кислородом...
Как я ненавижу эту реку! Было бы в моей власти высушить ее до дна - я бы высушила, не раздумывая.
7 сентября 1943 года года ты был призван Зеньковским Полевым Военным Комиссариатом в действующую армию в учебный артдивизион 41- го запасного стрелкового полка. А 3-го ноября по срочному затребованию вас направили на фронт под Канев в 568 АПАП. Там прошло твое боевое крещение - лютое, днепровское и именно оттуда ты пишешь матери строки, в которых совсем нет запаха войны:
Я видел Днепр...
Его седые волны
сурово бились
о песчаный брег...
Из-за Днепра,
с правобережья
передаю привет.
Разве мог ты позволить себе вспугнуть ее сердце, насторожить адом, в который попал?
А война не очень церемонилась с тобой. Четыре контузии, два легких ранения, одно тяжелое - словом, проверяла на прочность. Хорошо, что остановилась вовремя. То слепое пулевое ранение в голову под Яссами 18 августа 1944 года окажись на полтора миллиметра глубже и тебе не пришлось бы освобождать Прагу.
Два хирурга колдовали над тобой в военном лазарете. Женщина - майор, как ни тянула пулю, а вытащить не смогла. Тогда за дело взялся мужчина. Был он в чине подполковника, ты помнишь только его звание и силу. Помнишь острый скальпель, которым он резанул тебя, расширяя доступ к пуле, помнишь щипцы и рывок... А потом еще его слова : «Счастливчик! Полтора миллиметра и тебе бы крышка!»
Я вижу стол... и белые простыни, и кровь, и тебя, счастливчика, на нем...
- Папа, расскажи мне про этот бой, - прошу я тебя, чтобы видеть еще больше, чтобы знать кому и чем обязаны мы.
Ты начинаешь издалека, как и хочу я.
...Румыния. Через реку Прут мой полк переправлялся по уже занятыми нашими войсками плацдарму, но под усиленной вражеской бомбежкой. Прибыли к реке на рассвете, а переправиться удалось только в сумерках. Ночью вырыли окопы себе, командиру полка - блиндаж. А с рассвета на нас пошла лавина немецких бомбардировщиков. Атака была жестокая. Командиру полка взрывом оторвало ноги. На вторые сутки опять бомбардировщики. Я один в окопе, в соседнем - начальник штаба дивизиона - капитан Белоусов. Снаряд разорвался на склоне скалы, метр от окопа. Взрывной волной меня засыпало. Он очнулся первым, начал откапывать. Откопал. Прихожу в себя - звон в ушах, гарь, пахнет кислым... Не слышал долго, потом прошло. Это была вторая контузия.
В Яссах было сосредоточено около 40 заводов, в том числе артиллерийские, авиационные. Бои стояли жестокие. Мы провоевали на одном месте с 16 апреля по 20 августа. 26 апреля предприняли наступление, но оно захлебнулось, сработала немецкая контрразведка. А 10 мая немцы перешли в наступление, за сутки до намеченного нами.
Накануне присутствовал на совещании командования в штабе мотострелкового корпуса. Был взят своим начальником в качестве радиста для связи с артиллерией на тот, непредвиденный случай...
...Горы, лес, замок, монастырь, подземные ходы от них, в одном из подвалов - совещание. Тусклый свет от слабенькой лампочки почти не освещает большущее помещение, я в конце его, при рации. Видны только силуэты, но зато слышны голоса.
- Удержим? Какая силища у нас... - говорит командир мотострелкового корпуса.
- Удержим, - соглашается командир танкового. - У тебя сколько всего, да у меня ...
Ночная бомбардировка немецкой авиации изменила ситуацию. Связь была порушена и понесли мы тяжелые потери после их наступления, однако удержались, скатились чуть-чуть с горы, но устояли. Бои смели все на той горе. Были вековые дубы и буки в несколько обхватов, ничего не осталось... одни воронки да пни...
А немец 5-6 июня снова переходит в наступление, подготовился основательно - подтянул танки, артиллерию, обеспечил себя боеприпасами, горючим и рванул так, что мы не успевали перемалывать его живую силу. Небо - сплошной бомбовый ураган. Бомбили тремя группами. Каждая в 100 - 80 самолетов. Первая бомбит, вторая уже кружит рядом, ожидая когда та отбомбиться, чтобы самой начать, а третья на подлете...
Когда танки пошли, нашу артиллерию выкатили на прямую наводку. А что это значит? Орудие в 8 тонн надо быстренько развернуть и кому? - людям! Поди попробуй... Разворачивали ... А их танками... потому как на прямой наводке стоят.
Отходить надо, а приказа нет... Легкая уже снялась, а нашу, тяжелую, 152 миллиметровую отводить можно только по приказу вышестоящего командования.
И вот радист командира соединения открытым текстом передает командарму : « Шевченко в трудном положении, Шевченко в трудном положении. Прошу разрешения отойти на запасной рубеж»...
А у капитана Шевченко из двенадцати орудий осталось только два и сам он ранен в голову...
Чтобы остановить врага нам перебросили Катюши. А 6,7,8,9 июня помогли здорово американцы, их авиация. Бомбили массировано по площадям, потом летели на территорию СССР, там заправлялись и возвращаясь, снова бомбили.
Ночью было светло как днем, а днем темно как ночью...
По 12 июня нас с высоты так и не согнали, хотя натиск немцев не ослабевал ни на час.
18 августа на рассвете завязался бой, там и получил слепое пулевое ранение в голову. Вынес Ганшин и переправил в санитарную часть. Вот так, Галчонок, все и было...
- А чем закончилось сражение?
20 августа на рассвете наши войска перешли в наступление. Окружили 22 дивизии. То что там творилось, представить трудно. Это было похлеще сталинградского котла.. Два наших бойца - телефонист Афанасьев и разведчик Хайриев, которые прошли сталинградскую мясорубку, говорили, что подобного накала боев в Сталинграде им не приходилось встречать.
На 10-й день, то есть 30-го августа нашими войсками был взят Бухарест и Румыния была выведена из войны. А нас - на эшелоны, по два паровоза на эшелон, потому что кругом горы и вперед - в Польшу.
...Я вижу этот эшелон, забитый бойцами - натужный, неуклюжий на подъемах, но знающий свое дело, который исправно везет и везет тебя через леса и горы к новым испытаниям; слышу мерный стук его колес, скрежет сцеплений, песни солдат - пронзительные - о боли и любви, где различаю и твой голос - красивым сочным баритон ты вторишь солдатской а капелла; слышу вздохи бойцов, тоскующих по родным и мертвым и скрип карандаша по клочку бумаге и все, что еще предстоит тебе - в Польше, в Чехословакии, а также потом, в далеко не мирном послевоенном мире.
Передо мной лежат боевые награды - Орден Отечественной войны - I степени, орден Красного Знамени, орден Славы III - степени и еще 22 медали. Теперь я знаю как они достались тебе!
Галина Переверзева
Справка. Галина Васильевна Переверзева (12.10.1958 - 12.02.1916). Член Союза журналистов и Союза писателей России, окончила ВЛК Литературного института им.А.М.Горького в 2005 г.
