Александр Евсюков «День палача»
Стук в дребезжащее стекло раскатился по затихшему дому. Кошка метнулась в испуге. К окнам подступил туман, густой и неподвижный. Жена? Нет, рано… Дождавшись следующего стука, Виктор встал и, на ходу потирая виски, пересёк комнату и вышел в сенцы, раздражённо ускоряясь с каждым шагом. Откинул крючок и дёрнул дверь на себя. Ранний гость потянулся было к стеклу в третий раз, но тут же убрал руку.
- Чего надо?.. Опять? – хриплым, клокочущим со сна голосом спросил Виктор, признав в явившемся из тумана нового соседа, Тимофея.
- Сделай. Денег дам, - уткнувшись взглядом под ноги, простонал сосед.
Виктор без разговора шагнул к нему, но тут вдруг качнуло так, что пришлось опереться о косяк.
- Проставлюсь без разговоров, готово уже, - заметив каково ему, подлил масла сосед.
Виктор постоял, дыша туманом. За эту неделю сосед кружил и домогался его помощи трижды: подстерёг за починкой забора, вынырнул на автобусной остановке, а сейчас вот и домой припёрся спозаранок.
Протяжный вой безнадежным призывом донёсся до них.
- Вон - слышишь?..
Тимофей с семьёй въехал в дом свёкра в прошлом месяце. Надломленный болезнями, Иван Самсоныч уже не ходил. Дом был отписан дочери много раньше. За ночь после смерти покойник посиневел и раздулся. Виктор с другими нёс перемеренный широченный гроб по разбитому асфальту и склизкому глинозёму. От самого дома лил обложной дождь.
После похорон Тимофей с напором принимался за починку забора, запущенный огород и покосившиеся строения. Он успевал повсюду. Временами закуривая, как будто прикидывал, насколько дом и участок росли в цене с каждым днём.
Но на самом видном месте новых владений оставался тот, с кем договориться никак не получалось. Пока хозяин был жив, Буран, хмуро оглядев, пропускал и деловитых докторов, и суетливую родню. Теперь же выл в сторону кладбища даже в безлунные ночи. Не брал еды. И при каждой попытке приближения рвался с бешеным хрипом. И тяжеленная кованая цепь, намертво вбитая железнодорожными костылями в сваю, казалась тогда тонкой истёртой бечевой. Хозяина больше не было. Никого другого он не признавал.
Это должно было пройти. Но никак не проходило. Все запомнили, как сгружали мебель, и что чуть не стало тогда с Жигитом. За те несколько лет, что тот прожил в посёлке, полностью его чуднОго киргизского имени никто здесь выговорить не мог. Даже на спор. Он смешно коверкал слова в нехитрых прибаутках и поначалу казался самым говорливым из нанятых грузчиков. Но стоило ему, занятому увесистой ношей, срезать путь всего одним неловким шагом, чтобы почуять, как нахоженную тропу выдернули из-под его ноги. Шкаф, хлопнув всеми дверками, с треском повалился. Лёжа за ним в канаве, оторопевший носильщик наблюдал, как казавшийся крепким кожзам его ботинка разметался в клочья двумя рывками свирепой мохнатой башки. Под запоздалые пронзительные вопли пришлось доплатить ему за новую пару обуви.
- Я за ребёнка боюсь. Ну, и вообще – прохода нет… - признался Тимофей.
- Сам чего не сделаешь?
- С оружием не дружу. Пацаном ещё ствол в руках взорвался, палец пришивали потом… - и показал на стыке с ладонью что-то похожее на шов.
У соседа нашлись сигареты и огонь. Они молча высмолили по одной.
- Я подумаю, - не глядя, сказал Виктор.
Туман ушёл вниз и висел клочьями над тинистым ручьём. Виктор успел продрогнуть в семейниках. Дома, спасая хвост из-под тяжёлой хозяйской ноги, выскочила кошка.
День становился жарким. Виктор полил завязи капусты, выкосил бурьян на лужайке, порубил сухие сучья на груше.
Вой и лай весь день. Буран заставлял себя уважать с тех пор, как появился и подрос. Огромный, широкогрудый и пружинистый. Есть на кого заглядеться издалека. Таким, наверно, был в молодости и Иван Самсоныч, последний год с одышкой выходивший потрепать любимца за ухом.
Виктору вдруг жгуче захотелось спросить у кого-нибудь совета, но жена ещё не вернулась от родни. Он двинулся было к остановке с телефонным аппаратом, но цифры в голове путались и он понял, что не вспомнит их номера.
Он заметил приземистую кривоногую фигуру, шедшую навстречу. Похож на Жигита. Ни встречаться, ни заговаривать с ним Виктору точно не хотелось.
Завернул в соседский двор. Буран поднялся: он, казалось, хотел разрешить последние сомнения. И с хрипом рванулся с цепи. Он не признал Виктора, как не признавал никого из живых.
- Давай ствол…
Тимофей скрылся и тут же вынес оружие на вытянутых руках.
Виктор принял ружьё, примерился и, ещё не обернувшись, ощутил тишину: рёв за спиной стих.
- Заряжено?..
Тимофей кивнул. Но, помня про оторванный палец, Виктор засомневался – не лучше ли перезарядить самому? Однако ствол был начищен почти до блеска, без единой ржавчины. Заводской заряд безупречно сидел в патроннике.
Огляделся. Та же приземистая фигура почудилась ему сквозь забор.
Он подошёл ближе: Буран лежал на пороге конуры. Косой луч сквозь крону липы высветил висок и ухо.
Проще было некуда. Виктор поднял оружие. Замер, сверяя прицел. Буран протяжно поглядел и снова положил голову на лапы. Давай!.. Струйка пота скользнула к подбородку. Но он всё ещё не мог и будто ждал чего-то. Зачем, Буран? Почему я?.. Палец затекшей руки дёрнулся. Грохнул выстрел. Стрелка обдало горячей волной. Тело собаки приподнялось, беззвучно содрогнулось и упало рядом с конурой.
Виктор опустил ружьё и зашагал к дому.
Денег он не взял, только водку и сказал так, что удивился своим словам:
- Закопай по-человечески.
Тимофей было опешил, потом кивнул и выскочил за лопатой.
- Эй, Иванна! – отчего-то по отчеству позвал он супругу.
Кровь застыла тёмными пятнами и бурой лужицей. Положив тяжёлое, начавшее деревенеть тело на прогнувшийся лист железа, они с женой дотащили его до угла сада. Чуть в стороне от перевившихся узлами берёзовых и яблоневых корней, Тимофей срыл дёрн и подготовил яму по пояс.
Сынишка, взгромоздившись на подоконник, глядел в сторону сада из-под скошенной занавески.
Она огляделась. Страх ушёл. Появились усталость и тоска. Муж азартно закидывал яму бурыми комьями. Потом утрамбовал землю лопатой и припрыгнул над могилой.
- Хватит, - прошептала она, подумав, что только сейчас вдруг хорошо поняла Бурана.
Посёлок будто вымер. За крытым прожжённой клеёнкой столом сидел Жигит и перебирал двухцилиндровый двигатель. Узнав Виктора, он угодливо приподнялся.
- Видел? – спросил Виктор.
- Видал, всё видал, малаца ты, - похвалил среднеазиат. – Знаишь, как нада, одним разом зверя положил.
Жигит убрал движок в сторону и встряхнул клеёнку:
- Собачий мяс хороший. Меня много разов он выручал. Бывала, захочишь - чуть прикормил. Подозвал, шею приладил. Нож наготове. Бывала, быстрей, чем с бараном управлялся. А у Тимы спрашивал – не отдам, говорит… Эх!
- Ты мусульманин. Тебе нельзя, - решил вдруг Виктор, спрятав показавшееся горлышко бутылки обратно за пазуху. Лицо Жигита осунулось и посерело. Его губа изумлённо отвисла, но ответа Виктор не услышал.
Он сел один под навесом возле дома. Влил в себя стакан, водка не брала. Катал в ладонях папиросу и глядел на холодный, перечёркнутый проводами закат.
